Этот вопрос можно было бы считать не более, чем риторическим. Да! Несомненно, что подавляющее большинство рыбьего поголовья шума-таки не переносит. Большинство рыб старается отойти как можно дальше от любого его источника. Но есть и такие представители ихтиофауны, которые на шум или почти не обращают внимания, или он даже привлекает их.
Хотя бы в некоторой степени.Еще во времена моего детства мы с друзьями довольно часто наведывались на небольшую речушку. Мы ее тогда хорошо знали. Чуть ли не от истоков и до самого места впадения в реку Днестр. Какой чарующей и живописной была она тогда!
Она и сто метров не могла пробежать прямо. Постоянно извиваясь, словно в поисках чего-то своего, таинственного, то в одну, то другую сторону, она радовала глаза своими многочисленными плесами и быстрым течением на узких участках русла. В отдельных местах ее берега были густо заросшими камышами. А над некоторыми плесами сгибались до самой воды кудрявые плакучие ивы, купающие свои ветви-косы в прозрачных струях чрезвычайно чистой воды.
Из леса на правом берегу в зеркало этих таинственных вод засматривались могучие дубы, светлые ясени и красавцы-клены. Кусты калины так трепетно любовались своей красотой, отраженной ее светлыми водами, что и в самом деле с каждым днем становились все пышнее и красивее. Левый берег с любовью глядел на речку своим луговым разнотравьем, которое постоянно колыхалось под легкими дуновениями летнего ветерка и неистово вызванивало непрерывными песнями неутомимым скрипачей-кузнечиков.
А какой чистой была тогда вода в нашей речке! Такой пронзительной чистоты бегущей воды мне никогда больше видеть не приходилось. На шестиметровой глубине, на ямах, можно было рассмотреть каждую травинку, которая, покоряясь воле течения, стелилась над заиленным дном. Только неуловимые тени огромных рыбин изредка удавалось рассмотреть в этой глубине. Так умело живущие в речке рыбы пользовались своей защитной раскраской, хоронясь от возможных опасностей в зарослях травы, многочисленных корягах и в неровностях речного дна.
В те времена мы, неугомонные мальчишки, почему-то обычно охотились за окунями и плотвой. Хотя и другой рыбы в речке было немало, нам почему-то хотелось перехитрить именно этого полосатого разбойника и красавицу-плотвичку. Почему? До сих пор не знаю. Хотелось, и все тут! Может потому, что не нам приходилось тех окуней чистить? Возможно, все это было на подсознательном уровне, когда какое-то интуитивное влечение понуждало нас ловить именно осторожную плотву. А вечно жадный к подброшенному ему червяку окунь попадался на наши крючки только случайно. Вполне может быть, что и какая-то договоренность между нами тогда была. Не помню. Но, как бы то ни было, в первую очередь мы старались поймать именно эту рыбу.
Если с утра удавалось поймать десяток-другой плотвичек, то рыбалка считалась удачной. Тем более, что плотва в речке попадалась немалая. До полутора килограммов. Но я покривил бы душой, если бы сказал, что мы ловили именно такую. Нет, конечно. Такая была только нашей мечтой. Красивой, светлой детской мечтой. Но не более того. Самые большие наши плотвички весили, от силы, граммов по триста. Но и таким мы были несказанно рады.
Но так как нам очень-очень хотелось воплотить свою мечту в жизнь и превратить ее в настоящую реальность, то, возможно, именно потому мы и старались поймать эту Царь-рыбу, мечту наших детских снов и грез.
Плотва водилась в крепких зарослях водной растительности. Там она и пищу себе находила, и от многочисленных щук и окуней пряталась. Но далеко не везде можно было ее поймать. Ведь именно чрезвычайная чистота и прозрачность воды и содействовала тому, что почти всегда рыба имела возможность увидеть нас намного раньше, чем мы могли подбросить ей своего червячка. В рыбацких университетах мы тогда еще не учились, и маскироваться не умели. Да и не считали это нужным. Неофиты, которыми были чуть ли не все мы в детстве.
Может именно потому нам и кажется наше детство таким прелестным? Ведь тогда мы были совсем бесхитростными и смотрели на все вокруг широко открытыми глазами. Видели именно то, что видели. И никакого тайного смысла во всем увиденном не искали.
Вот так мы и бродили тогда - от одного плеса до следующего, забрасывая свои удочки в каждую прогалину между водорослями. Время от времени мы вытаскивали из воды то разбойника-окуня, то свою маленькую мечту - плотвичку.
Как сейчас помню, больше двух рыбин с одного места нам тогда поймать не удавалось. Потому и побродить по берегу приходилось немало. Но зато и рыбы тоже ловили довольно много. Ведь в речке ее тогда было – немеряно. И как ни хитра она была, кушать ей все же хотелось. Потому довольно часто охотничий инстинкт преобладал у нее над инстинктом самосохранения. Не всем же рыбам быть премудрыми пескарями! Чаще всего они были куда проще.
Наловив окуней и плотвы, мы отправлялись домой – то ли на автобусе, то ли велосипедах, что случалось довольно редко из-за мобильности самой рыбалки, а то и вообще пешком. Что там каких-то шесть километров для пары тренированных детских ног? Особенно, если таких пар – несколько.
Но иногда случалось, что плотва в речке почему-то привередничала. Она не проявляла никакого желания интересоваться нашими наживками. В такие дни ее апатия и вредность почему-то передавалась и окуням. Тогда мы совсем не имели чем похвастаться друг перед другом. При этом несколько рыбок у кого-то из более удачливых удильщиков ко вниманию не принимались.
У нас даже шутка тогда такая была: если не клюет рыба, то идем ловить карасей. Поверьте, что шутка эта вовсе не от пренебрежения к карасиному племени. Просто, для нас тогда наловить карасей в нашей речке было проще простого. "Ноу проблем", как теперь говорят...
А если рыба давалась слишком легко, то и ловить ее было совсем неинтересно. О карасях мы тогда помнили только как о запасном варианте, руководствуясь старым, как мир, принципом, что на безрыбье - и карась рыба.
Конечно, мы тогда и сами хорошо понимали, что это не совсем красиво по отношению к этому представителю карповых рыб. Но что мы могли поделать? Ведь мы на речку ходили за плотвой и окунями, а вовсе не за карасями. Их мы и куда ближе от дома наловить могли. Но детство тем и интересно, тем и памятно для всех нас, что у него свои законы, законы, далеко не всегда приемлемые для мира взрослых людей. Наши поступки в детские годы иногда бывают настолько непредсказуемыми, что каждый из нас мог устроить такую штуку, которой до сих пор удивляешься. Тем более, когда такое бывало в компании.
Как бы там ни было, но карасей на речке мы тогда ловили только в крайнем случае. Если до обеда мешочки наши оставались пустыми.
Дело в том, что при ловле карася не было никакой необходимости в чем-то хитрить, прятаться за кустами, или использовать модные теперь приманки. Достаточно было в самом широком месте речки зайти в воду по колени, а то и глубже, и забросить свою удочку в любое окошко между водорослями. Хотя и солнце стояло высоко над головой, и вся другая рыба давно уже отдыхала в благодатной тени подводных лесов, караси в это время клевали безотказно. И не такие уж маленькие караси! По двести-триста грамм! Какой-то час-полтора постоял в теплой воде и щедро пополнил свой мизерный утренний улов двумя-тремя десятками отборных карасей.
На плес возле самой деревни мы заглядывали не так уж часто. Хотя и там была хороша карасиная рыбалка. Куда больше нас манил к себе пляж в километре ниже по течению. Именно там, как это ни странно, в каких-то пяти-семи метрах от вечно галдящих и поднимающих брызги до поднебесья купальщиков лучше всего клевали дневные, как мы их тогда называли, караси.
Шум, гомон, крики, постоянное плескание десятков детей и взрослых - и отличный клев карасей при таких, казалось бы, непривычных и неблагоприятных для рыбы условиях. При этом, караси на пляже попадались значительно крупнее тех, которых нам приходилось ловить в куда более тихих местах.
Вспоминается мне еще один случай. Уже из моей взрослой жизни. Рыбачил я тогда в одном из прудов. Карасей наловил немало, а вот карп в тот день почему-то мне ни разу и не клюнул. Это было очень странно, так как карпов в пруду было довольно много и они никогда не отказывались от кусочка картошки или сдобренного чем-то пахучим хлеба. А тут – будто забастовку устроили. Обеденная пора уже наступила, а у меня – ни поклевки. В то же время возле самого водозаборника карпы плескались довольно часто. Словно дразнились со мной.
Подошел я тогда к этому водозаборнику, который был метрах в пятнадцати от берега, на глубине. Удочки тогда у меня без катушек были. До карпов не доброшу, хоть плач. А на более мелкое место он выходить не желает.
Не долго думая, я раздеваюсь и лезу в воду, к карпам поближе. Было начало сентября, но вода еще была достаточно теплой. Но ведь глубоко! На цыпочки стаю, а воды – до самого подбородка. А нужно ведь удилище в дно воткнуть. Чтобы оно, в случае поклевки, смогло сработать, как амортизатор, и за счет своей гибкости подсечь рыбу. Такими самоловами мы тогда практиковали ловлю карпа. Особенно, если на ночь удочки оставляли.
Чуть ли не на плаву воткнул я таки тогда свое удилище в довольно твердое дно. Нырять-то не хотелось, чтобы голову не намочить. Не лето ведь! Короче говоря, наболтался я тогда в воде порядочно. Думал, что всю рыбу разогнал, кто знает куда. Но не успел я те полтора десятка метров до берега преодолеть, как мое удилище изо всех сил хлестнуло по воде, сигнализируя о наличие рыбы на крючке.
Не очень-то заботясь о поддержании тишины, я быстро поплыл к удочке и, не вытаскивая ее из дна, прямо за леску начал водить карпа. Не долго и водил. Уже через пару минут подвел его к себе и крепко прижал к груди. Этот уже мой! Но, вполне возможно, что не сам он тут гулял? И верится, и не верится в то. Ведь и сам нашумел достаточно, да и карп на удочке побуянил на славу. Но вышел на берег, посадил пойманного карпа в садок, взял кусочек картошки и снова полез в воду. Чтобы еще раз зарядить свою снасть.
И что бы вы думали? Следующая поклевка тоже не заставила себя долго ждать. Я только на берег успел выйти. В этот раз я уже захватил с собой картошку и, держа ее во рту, полез в воду воевать со вторым карпом. Взял и этого, килограммового, как и первого. Опять прижал его к груди, нацепил на крючок картошку и снова побрел к берегу.
Хотите - верьте, хотите - нет. Это уже ваше дело. Но далеко не все рыбаки - вруны. Я тоже к тем, немногим, кто пофантазировать и прихвастнуть любит, не отношусь. Третий карп тоже клюнул, как только я на берег вышел. Будто специально ждал, чтобы я отошел подальше. Этот был намного больше своих предшественников. За ту минуту, пока я до него добирался, он так смолотил воду моим удилищем, что распугал всю рыбу на десятки метров вокруг. И сам с крючка сошел.
После того я еще с полчаса ожидал поклевку. Но так ее и не дождался. Но ведь трижды подряд карпы мне клевали! А шума с моей стороны в то время было куда больше, чем тишины. Да и первые два на удочке моей побуянили достаточно. И тишины они при этом не соблюдали. Шумели – сколько хотели. Вот вам и осторожный карп! Только третий сумел за собой всю стаю увести.
А сколько раз многим из нас приходилось наблюдать за боем окуня или судака, когда стая хищников загоняет малька под самый берег! Ой, не прислушивается тогда к тишине ни окунь, ни судак! В таких случаях иногда даже удилищем по воде впопыхах ударишь, а хищник на то – ноль внимания. Его в такие минуты даже палкой от добычи не отгонишь. Клюет он тогда – за милую душу. Хотя и видит тебя, и слышит.
Вот и поверь после этого, что рыба шума боится! Может, и боится. Только не вся. И не всегда.