Ночные хищники. Ловля судака

Налетевший ветерок погнал косяки мелкой ряби по просторной глади залива. Весело заплясали на воде поплавки. Ягудин наблюдал за их игрой, раздумывая о недавнем событии, которое произошло в его жизни.

На этот раз с работы его выгнали: не уволили, как с ним бывало в других автоколоннах, а сняли с позором, не допустив к очередному рейсу. Как они шумели, эти профсоюзные деятели! И пьяница Тимофей Ягудин, и машину гробит, людей искалечить может! Правда, предлагали все же «исправиться», но — на другой работе. А он плевать хотел на всех исправителей! Что ему? Вольная птица! Вот надумал пока уехать подальше, к сестре, в этот городок, тихие улицы которого выходили к заливу Рыбинского водохранилища, прозванного здесь за свою необъятность — «морем». От водки (этого зеленого змия-искусителя) по возможности решил воздерживаться, а там — что будет...

Сестре, не столько обрадованной, сколько удивленной его внезапным приездом, Ягудин рассказал, что ему дали отпуск для поправки здоровья, которое в последнее время стало почему-то заметно сдавать. Та, глядя на его лицо, обрюзгшее раньше времени, чистосердечно поверила этому объяснению.

Да и можно ли было не поверить? С тех пор, как они виделись последний раз, прошло без малого четыре года. Тимофей за это время заметно изменился. Его черные, когда-то густые кудри повылезли; лицо пожелтело, по крупному носу пошли красные лапки прожилок. Весь он ссутулился, обмяк. До чего же доводит человека неумеренная работа! Хорошо еще, что нашлись добрые люди, которые сочувственно отнеслись к здоровью ее родимого братца, дав ему возможность отдохнуть.

Первые дни Ягудин бесцельно бродил по улицам, удерживаясь от соблазна зайти в раскрытые двери единственной в городе пивнушки, выкрашенной в манящий цвет голубой волны.

Как-то в предвечерний час прогуливаясь по берегу залива, остановился он вблизи старичка-рыболова, колдующего над веером удочек и от нечего делать стал смотреть. Клев, видимо, был хорош: старичок время от времени бойко вытаскивал из воды, полосатых щетинистых окуньков. В душе Ягудина загорелся огонек охотничьего азарта. На следующий день он купил в магазине три желтых бамбуковых удилища, лески и крючков про запас, накопал червей в огороде и, преисполненный надежд, поспешил к заливу.

С этого дня рыбная ловля стала его увлечением.

Ягудин окинул взглядом поплавки и насторожился: «Клюет!» Поплавок дрогнул и замер.

Окончательно очнувшись от размышлений, Ягудин оцепенел в ожидании, не ощущая, как пальцы, помимо воли, крепко сжали легкое удилище. Глаза больше не видели ничего, кроме этого маленького красного поплавка, лежащего на воде.

А он забился мелкой дрожью, окунулся раз, еще раз и, внезапно увлекаемый невидимой рыбой, исчез под водой. Ягудин резко рванул удилище кверху и из воды, крутясь и изворачиваясь, выплеснуло серебристое тельце рыбы.

— Знатный гольян,— прозвучал за его спиной насмешливый голос.

Занятый рыбой и спутавшейся леской Ягудин оглянулся не сразу, а когда повернул голову, то увидел прямо перед собой незнакомца — паренька, как ему показалось на первый взгляд. Вглядевшись пристальней, он понял, однако, что этому рыжеватому пареньку — небольшого роста и щуплому на вид — лет уже немало.

— Знатный гольян,— повторил с улыбкой незнакомец, ступая вперед и быстрым взглядом оценивая дневной улов Ягудина, весь уместившийся в узком жестяном бидоне.

— Ежели к такому улову да еще килограмм свинины прибавить — эх, и уха бы получилась! — добавил он.

Усмешка светилась в глазах незнакомца, но тон, каким были произнесены последние слова,— бесшабашный и веселый — ничуть не задел рыбацкого самолюбия Ягудина. Возникло только чувство досады, что спокойное его одиночество было нарушено. Незнакомец не спеша снял с плеча видавший виды пиджак, бросил его на песок и сел, расставив ноги в пыльных сапогах. По всему было видно, что скоро уходить он не собирался.

«Принесла нелегкая»,— подумал Ягудин. Он нагнулся над удочками, стоящими у кромки воды, и стал без особой надобности поправлять их.
— Люблю после работы помолчать с умным человеком,— спокойно сказал незнакомец.— Ты не обижайся, что я вот так,— он развел руками, как бы извиняясь за свою навязчивость.— Вижу страдаешь... Рыбка плавает... Жалко мне стало, я и подошел.
Угадывая иронию в словах непрошенного гостя, Ягудин все же решился поддержать разговор:
— Кого жалко?
— Рыбку, конечно! Мелочь ловишь, а ей еще долго гулять бы надо.
«Хитрый мужик!» — подумал Ягудин, промолчав.
— А ты, видать, приезжий? — спросил незнакомец, не дождавшись ответа.
— Приезжий,— буркнул Ягудин.
— Ладно, извиняюсь если что.— Незнакомец поднялся и подошел вплотную, протягивая руку: — Суханов. Иван. Вон там живу,— кивнул он головой через залив на виднеющиеся крыши деревни.
— В Ручьях? —спросил Ягудин, пожимая протянутую руку.
— В Ручьях.
— А меня — Тимофей. Так они познакомились.

Случайное знакомство ни к чему не обязывало, и Ягудин, возвращаясь в сумерках в сестрин дом, не думал об очередной встрече с Сухановым. Но на другой день, вернее — в следующий вечерний час, на том же месте, они увиделись вновь. Встречи стали повторяться, и Ягудин мало-помалу привык к своему новому знакомому.

Иван Суханов, как он о себе рассказал, работал электромонтером в городе, куда ежедневно ходил из деревни. Возвращаясь с работы, он делал небольшой крюк от лодочной перевозочной станции, присаживался около Ягудина, который торчал, по его убеждению, на самом безрыбном месте и, посидев с полчаса, уходил.

Говорили они мало. Да и все разговоры Суханов неизменно сводил к одному предмету — рыбе. У Ивана, если он поймал щуку, а ой их лавливал немало, то весу в ней было столько, что рукой три дня шевельнуть не мог. Если леща, то лещ был... «Вон с тот пенек»!

Ягудин внимательно слушал и не верил. Тем не менее, красочные рассказы Суханова о невиданных судаках и щуках, о сомах — такой величины и силы, что лодку тащат за собой на крючке получше всякого мотора,— стали постепенно колебать его неверие. Собственные уловы, служившие постоянным объектом насмешливых высказываний Суханова, уже перестали приносить ему былое удовлетворение.

«Допустим, что Иван наполовину врет,— думал Ягудин,— но и то...» И живописные картины богатого улова будоражили его воображение. Как-то раз при встрече, стараясь казаться равнодушным, Ягудин сказал Суханову о том, что неплохо бы порыбалить на тех местах, где плавают такие крупные судаки и щуки, о которых он ему так правдиво рассказывал. Ягудин был даже несколько удивлен и озадачен, что Иван, не отнекиваясь, сразу согласился. Это вышло настолько буднично и просто, что сомнения в правдивости рыбацких рассказов Суханова были поколеблены окончательно. Если Ягудин еще и сомневался в чем-то, то это были сомнения до первой поклевки, как говорят рыболовы.

— Только знаешь, Тимофей...— медленно начал Суханов, искоса поглядывая на Ягудина,— дело такое... что удочкой, или еще чем в тех местах рыбу не взять.
— Чем же? — недоуменно спросил Ягудин.
— А подумай сам: рыба-то какая — разве ее удочкой возьмешь? — не отвечая на вопрос, тихо и убедительно говорил Иван.
— Чем же? — еще раз спросил Ягудин, не вникая в смысл рассуждений Суханова.
Тот быстро глянул в глаза Ягудина и не то серьезно, не то шутя бросил:
— Острогой!
— Остро-гой?—раздельно повторил Ягудин.— Острогой же того, с сомненьем усмехнулся он,— запрещено. Слыхал я, что можно рыбы очень много погубить и покалечить зазря. Да и не знаю, как — острогой? Не пробовал ни разу,— докончил он неуверенно, не отказываясь от предложения Суханова, но и не настаивая на нем.
Эта неуверенность не ускользнула от цепкого взгляда Суханова, уговаривать же он не стал.
— Как хочешь, Тимофей,— сказал он, поднимаясь.— Вообще-то, конечно, острогой запрещено, но я недавно таких судачков принес, какие мимо твоей удочки и не плавали!
Суханов затоптал окурок, кивнул головой на прощанье и не спеша пошел к перевозу.
«Нет, опасно! Вдруг узнают? — думал Ягудин, оставшись в одиночестве.— А если не узнают? Попробовать разве? Рискнуть!» С этими мыслями он уходил от залива.
На следующий вечер Ягудин был почти уверен, что Суханов возобновит вчерашний разговор, но тот, казалось, совершенно забыл о нем. Сидя на своем потертом пиджаке, Суханов с глубоким вниманием следил за поплавками.
— Клюет,— пробурчал он, протягивая руку к удочке. Ягудин в ответ небрежно махнул рукой, подсел поближе и, криво улыбнувшись, предложил:
— Знаешь, Иван, давай попробуем?
— Чего попробуем? — спокойно спросил Суханов.
— Острогой.
— Так ты ж не хотел?
— Да вот — надумал.
— Ну что ж — давай,— согласился Суханов.— Только скажу: дело это тихое, что б ни одна душа...— Он посмотрел т обеспокоенное лицо Ягудина и беззаботно докончил: — А судаков таких добудем, что всю жизнь помнить будешь!
Они заговорщически засмеялись.
Чтобы окончательно успокоиться и выяснить все до конца, Ягудин решился спросить:
— Только, Иван, если ты из-за меня —то, может быть, и не надо?
— Почему из-за тебя,— сказал Суханов..Мне все равно напарник сейчас нужен. Да и тебе рыбкой настоящей побаловаться не мешает.
— А если нас поймают?
— Кому мы нужны,— небрежно ответил Суханов.
— А вдруг! Тогда что?
— «Вдруг» только в кино бывает. Инспектор ночью дрыхнет — его с постели за ноги не стащишь.

Опасения и сомнения Ягудина были развеяны. Расставаясь, условились, что в ближайшую подходящую ночку они осуществят свои намерения.
Прошло несколько дней.

В этот вечер окунь брал как никогда. Ягудин едва успевал насаживать приманку и забрасывать удочки. Его жестяной бидон был полон, да и на кукане уже сидело с десяток окуньков из тех, какие у истинных любителей рыбной ловли носят название «ровненьких». Самолюбие Ягудина было удовлетворено вполне. Он и думать забыл обо всем, когда появился Суханов.

— Рыбка ничего сегодня,— сказал, здороваясь и улыбаясь от удовольствия, Ягудин.
— Ночь будет хорошая,— отрывисто отвечал ему Суханов, оглядывая горизонт, затянутый сизой пеленой облаков.— Значит, собирайся, Тимофей, сегодня выходим. Я домой схожу,— возьму что надо, лодку пригоню. А ты сматывай удочки и часика через полтора будь у того мыска. (Он показал рукой).

Телогрейку захвати на всякий случай. Сапоги резиновые есть? Нет? Рыбак! Ну, ладно, возьму для тебя.
— А для рыбы чего? — спросил Ягудин.
— Это моя печаль. Значит договорились? Давай! — Он подтолкнул рукой Ягудина и быстро зашагал к перевозу.
«Как все неожиданно»,— думал Ягудин, сматывая удочки. На одной оказался маленький окунишко. Он снял его с крючка, подержал на ладони и, широко размахнувшись, кинул рыбу далеко в воду.
Дома Ягудин отдал улов сестре, торопясь поел, взял телогрейку, сунул в карман кусок хлеба и, испытывая возбуждение от предстоящих ночных событий, вышел на улицу.

На месте встречи Суханова с лодкой еще не было. В ожидании Ягудин присел на камень, задумался. Он понимал, что ему не следовало бы принимать участие в этом темном деле, на которое его соблазнил Иван. Только отшумели былые неприятности, как он вновь вступает на извилистую тропинку сомнительных поступков. «Может уйти, пока не поздно? А что — поздно? Один раз попробую — и все»,— малодушно убеждал себя Ягудин. Вспомнилось ему последнее собрание рабочих автоколонны. Но, странное дело, злости и обиды к ним уже не осталось. Видно, рыбная ловля да свежий воздух подействовали успокаивающе. Водки и то в рот ни разу не брал: не тянет. «Так что же делать?»...

— Жив, Тимофей? — окликнул его знакомый голос.
— Живой,— очнувшись, отозвался Ягудин, поднимая голову. Прямо перед ним, вдоль берега, бесшумно скользила лодка. Сильным гребком весел Суханов повернул лодку и она, шурша днищем, въехала носом в прибрежный песок.
Ягудин, гоня прочь беспокойные мысли, торопливо подошел, бросил в лодку телогрейку, уперся руками в нос, лодка двинулась, и он, оставляя все свои сомнения на берегу, вскочил в нее.
Суханов греб сильными рывками, откидываясь телом назад. Рядом на скамье, у борта, лежала его телогрейка, на вытянутых ногах поблескивали резиновые сапоги. Такие же сапоги лежали на корме, куда прошел Ягудин.
— Надень,— сказал Суханов.
Вдоль борта, высунувшись тонкими хлыстами, лежали две удочки.